Форум » Литературная курилка » Хороший текст » Ответить
Хороший текст
tpek: О бренности Надворный советник Семен Петрович Подтыкин сел за стол, покрыл свою грудь салфеткой и, сгорая нетерпением, стал ожидать того момента, когда начнут подавать блины… Перед ним, как перед полководцем, осматривающим поле битвы, расстилалась целая картина… Посреди стола, вытянувшись во фронт, стояли стройные бутылки. Тут были три сорта водок, киевская наливка, шатолароз, рейнвейн и даже пузатый сосуд с произведением отцов бенедиктинцев. Вокруг напитков в художественном беспорядке теснились сельди с горчичным соусом, кильки, сметана, зернистая икра (3 руб. 40 коп. за фунт), свежая семга и проч. Подтыкин глядел на всё это и жадно глотал слюнки… Глаза его подернулись маслом, лицо покривило сладострастьем… — Ну, можно ли так долго? — поморщился он, обращаясь к жене. — Скорее, Катя! Но вот, наконец, показалась кухарка с блинами… Семен Петрович, рискуя ожечь пальцы, схватил два верхних, самых горячих блина и аппетитно шлепнул их на свою тарелку. Блины были поджаристые, пористые, пухлые, как плечо купеческой дочки… Подтыкин приятно улыбнулся, икнул от восторга и облил их горячим маслом. Засим, как бы разжигая свой аппетит и наслаждаясь предвкушением, он медленно, с расстановкой обмазал их икрой. Места, на которые не попала икра, он облил сметаной… Оставалось теперь только есть, не правда ли? Но нет!.. Подтыкин взглянул на дела рук своих и не удовлетворился… Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок семги, кильку и сардинку, потом уж, млея и задыхаясь, свернул оба блина в трубку, с чувством выпил рюмку водки, крякнул, раскрыл рот… Но тут его хватил апоплексический удар. А. П. Чехов
Salieri: Чехов тоже наше всё!
behemothus: tpek пишет: О бренности Ага. Я этот рассказик обожаю.
Salieri: Шикарный текст со Сноба: прям русский С. Кинг! Серьёзно: очень напоминает его реалистические или почти реалистические рассказы о детстве, — например, первую часть Hearts in Atlantis или The Body. (Между прочим, второе название на русский нельзя переводить как «Тело» или, тем более, как «Труп», — не только из-за непомерной мрачности такого перевода и не потому, что мрачность в повести не главное, а прежде всего потому, что body — слово очень многозначное и означает, в частности, «команда», — так что на обложку аудиокниги четверо мальчишек, героев повести, попали как бы не случайно. Говоря про The Body, особенно приятно напомнить, что вон и в США в 1960 году жизнь у некоторых детей тоже была собачья ) ...Подлинное равенство, впрочем, было только в одном месте — в садике номер пять на Тополиной аллее. Туда вся улица Мира ходила. И все, даже самые небитые, огребали тапком или свернутым журналом от воспиталки Ирины Робертовны. Она нас ненавидела за то, что муж когда-то заставил ее из Риги переехать. Иногда давала по башке, если ее имя выговорить не можешь (а почти никто не мог). Но чаще всего била во время тихого часа. Шепнешь два слова соседней раскладушке — и сразу бум-бум-бум гремят шаги в твоем направлении. Одеяло рывком в сторону, одна огромная рука вжимает твое тельце в матрас, другая, которая с журналом, наотмашь бьет по жопе: ррраз, два, три. В этот момент главное было не заорать. Если заорешь — отхлещет по полной и родителям еще скажет, что хулиганил во время сна... https://snob.ru/selected/entry/129525?utm_source=push&utm_medium=push_notification&utm_campaign=breaking&utm_content=literature
Крапива: Спасибо за ссылку. В связи с ней захотелось Кинга перечитать, помню эту его повесть, потрясающая. Словно сама там присутствуешь, с этими ребятами. Все-таки Кинг гений.)
tpek: ЖИЗНЬ Отдаешь свои волосы парикмахеру, Отдаешь глаза - постыдным зрелищам, Нос - скверным запахам, Рот - дрянной пище, - Отдаешь свое детство попечительству идиотов, Лучшие часы отрочества - грязной казарме школы, Отдаешь юность - спорам с прорвой микроцефалов, И любовь - благородную любовь - женщине, мечтающей... о следующем, Отдаешь свою зрелость службе - этому серому чудовищу с тусклыми глазами и механически закрывающимся ртом - И гаснут глаза твои, Седеют волосы, Изощренный нос принимает форму дремлющего извозчика, Грубеет рот, И душу (печальницу-душу) погружаешь в омут будней - Тьфу ты, черт, я, кажется, отдал всю свою жизнь?! В. Блаженный,1944
Крапива: Очень пессимистично, хочется повеситься
tpek: Крапива пишет: хочется повеситься Это точно!
Salieri: Ну... говорят, помогает дзен-буддизм.
tpek: А.П. Чехов Шампанское (Мысли с новогоднего похмелья) Не верьте шампанскому… Оно искрится, как алмаз, прозрачно, как лесной ручей, сладко, как нектар; ценится оно дороже, чем труд рабочего, песнь поэта, ласка женщины, но… подальше от него! Шампанское – это блестящая кокотка, мешающая прелесть свою с ложью и наглостью Гоморры, это позлащенный гроб, полный костей мертвых и всякия нечистоты. Человек пьет его только в часы скорби, печали и оптического обмана. Он пьет его, когда бывает богат, пресыщен, то есть когда ему пробраться к свету так же трудно, как верблюду пролезть сквозь игольное ушко. Оно есть вино укравших кассиров, альфонсов, безуздых саврасов, кокоток… Где пьяный разгул, разврат, объегориванье ближнего, торжество гешефта, там прежде всего ищите шампанского. Платят за него не трудовые деньги, а шальные, лишние, бешеные, часто чужие… Вступая на скользкий путь, женщина всегда начинает с шампанского, – потому-то оно и шипит, как змея, соблазнившая Еву! Пьют его обручаясь и женясь, когда за две-три иллюзии принимают на себя тяжелые вериги на всю жизнь. Пьют его на юбилеях, разбавляя лестью и водянистыми речами, за здоровье юбиляра, стоящего обыкновенно уже одною ногою в могиле. Когда вы умерли, его пьют ваши родственники от радости, что вы оставили им наследство. Пьют его при встрече Нового года: с бокалами в руках кричат ему «ура» в полной уверенности, что ровно через 12 месяцев дадут этому году по шее и начихают ему на голову. Короче, где радость по заказу, где купленный восторг, лесть, словоблудие, где пресыщение, тунеядство и свинство, там вы всегда найдете вдову Клико. Нет, подальше от шампанского!
Salieri: И тут тоже скрыт хороший текст:
Kopilova: Про шампанское классно написано))
Salieri: (Пабло Пикассо. Эскиз картины «Наука и милосердие») ТРИ СМЕРТИ ДОКТОРА АУСТИНО Варлам Шаламов Бритый затылок коснулся холодной стены. Сыро, хотя солнце давно поднялось. У стены напротив стоят солдаты. Пуговицы их слабо блестят. Одна, две... шесть пуговиц на солдатской куртке. Сбоку стоит офицер. Доктор Аустино видел его в почетном конвое губернатора. Но тогда он надевал каску с плюмажем. Сейчас – в фуражке. Ведь нынешний день – будни офицера, будничная ежедневная работа. Рядом, у стены – товарищи. Они не знакомы доктору Аустино, но это его боевые товарищи, друзья, которые боролись и умирают за одно дело. Они жмут друг другу руки, слегка позвякивая кандалами. На глаза осужденных надевают свеже простиранные белые повязки. Доктор Аустино отказывается. У него достаточно мужества, чтобы встретить смерть с открытыми глазами. Но без повязки нельзя, не позволяет устав расстрела: ему завязывают глаза, как и всем остальным. Нестройно запевают песню. Не ладится. Песня обрывается. Сейчас, должно быть, офицер закладывает обоймы в солдатские винтовки: часть патронов с холостым зарядом, часть с боевым. Это для того, чтобы никто не знал, что именно он – убийца. Офицер, вероятно, поднимает руку... – Стой, остановитесь! Кто здесь доктор Аустино? Доктор делает шаг вперед. С него снимают повязку. Запыхавшийся солдат путано и несвязно докладывает офицеру. У жены начальника тюрьмы преждевременные роды. Она умирает. Единственный врач этого небольшого провинциального города уехал за добрую сотню миль в горы, вернется только к утру. Начальник обещает все, что угодно. Это первые роды жены, первый ребенок. – Идите, – говорит офицер доктору, – спектакль отменяется. Доктор Аустино знает начальника тюрьмы, худощавого зверя с тонкими усиками, затянутого в безупречный, без единой пылинки, мундир. Это он во время митинга заключенных отдал приказ пожарной команде залить камеры водой. Это он совершенствовал систему горячих и ледяных карцеров. Это он, зверь с высшим образованием, собственноручно избивал заключенных. Доктор Аустино знал и жену зверя – раскормленную, накрашенную бабу, благодетельницу часовен и церквей, которая била зонтиком прислугу, перегревшую на два градуса ванну. Доктор Аустино не пойдет. Славная месть врагу в последнюю минуту жизни. Чорт возьми, как повезло доктору Аустино! Но ведь Аустино – врач. Он давал университетскую присягу. Чепуха! Он лишен всех прав. Он на пороге смерти. Встреча со смертью освобождает от всех присяг и обещаний. От всех ли? А обещания ненависти? А обещания любви? Доктор Аустино думает о том, кто родится. Это будет, конечно, мальчик. Доктор Аустино видит его, писклявого, нездорового ребенка, обкусывающего грудь кормилицы. Недоносок, с больной печенью и недоразвитым организмом, выросший на грелках, окруженный заботами маленький эгоист. Ему твердят с детства, что он высшее существо, что ему принадлежит мир. Доктор Аустино видит зверенка, топящего котят и выкалывающего глаза цыплятам. Вот он в военном мундирчике, подрастающий убийца. Вот обеспокоенная мать, нанимающая прислугу для “удобства” сына. Доктор видит прислугу – беременную, плачущую женщину, растерянно бредущую по горячей мостовой города. Звереныш вырастает в зверя – он уже командовал разгоном демонстрации, он получил первое повышение в чинах, и вечером, танцуя с бокалом дорого желтого вина в руке – так, чтобы ни одна капля не пролилась, – молодой зверь хвалится своим первым успехом. Другим он не будет – сын зверя. – Отказываюсь, – сказал доктор Аустино громко и раздельно. – Будьте вы прокляты! На глаза вновь надевают повязку. И доктор Аустино запевает победную песню. Остановитесь! Доктор! Умирает человек, и рождается человек. Двадцать лет доктор Аустино ходил по первому зову ночью, в непогоду, больной, – ходил всегда. Выработалась привычка. И почему он стал доктором? Он любил людей – он хотел и стал лечить, спасать жизнь от смерти. Разве сейчас он изменит этой любви? Жизнь человека в опасности, а что важнее жизни? Сам умирая, доктор спасает жизнь двух человек. А может быть, и третьего, самого себя. У начальника тюрьмы ведь есть человеческие чувства. Благодарность. Но если доктор Аустино умрет, все же он сделал благородное дело. Солдаты увидят, расскажут другим – весь город, весь мир будут знать, какой благородный человек доктор Аустино. Он не может не пойти. Он хочет жить. Хотя бы еще сутки. А может быть, и больше – годы. Чудесный шанс! А если нет? Он попробует бежать. Все равно, главное – жизнь человека в опасности, и доктор Аустино, человеколюбец... – Иду, – сказал доктор Аустино. Он почувствовал на спине взгляды товарищей, может быть, ненавидящие, может быть, завистливые взгляды. Впрочем, на их глазах повязки. Огромное небо обрушилось на доктора Аустино, и ветер хлестал его в лицо, пока машина, подпрыгивая и беспрерывно гудя, летела к городской больнице. Доктор Аустино указывал на инструменты, и конвойные складывали их в чемодан. В квартире, где умирала женщина, доктора Аустино встретил растерянный, жалкий человек с воспаленными глазами и зелеными щеками, туго обтянувшими скулы. Нижняя губа человека тряслась, он протягивал арестанту тонкие желтые пальцы с длинными ногтями. Конвойные стояли навытяжку у огромного бюста Данте. Резные шкафы, полные книг, тянулись по стенам комнаты. На небольшом белом рояле стоял букет завядших цветов. Раскрытая английская книга валялась на диване. Машинка для закручивания усов упала с туалетного столика. Доктор Аустино поднял руки, и измученный худощавый человек бросился к письменному столу. Он достал ключ и отпер кандальный замок. Начальник тюрьмы гордился специальными кандалами. Они надевались лишь важным преступникам лично начальником тюрьмы. Это было одно из изобретений начальника. Доктор Аустино размял затекшие руки, прошел в комнату роженицы. Утомленное, перекошенное лицо женщины с надеждой смотрело на доктора. Глаза глубоко ввалились, и красная пена выступала на губах. – Сулему, конечно, мы забыли, – сказал доктор. – Давайте спирт и кипятите воду. Где можно умыться? Я уже месяц не умывался. Через час доктор вышел из спальни. На руках его, завернутое в белую марлю, лежало синее тельце ребенка. Ребенок слабо пищал. – Вот ваш сын, – сказал доктор Аустино. – Мать вне опасности. В комнату вошел вестовой – городской доктор вернулся с гор. Конвойные отвели Аустино в тюрьму, и он сидел в своей камере до утра, голодный, он был снят с питания – канцелярия тюрьмы уже считала его мертвецом. Утром за доктором Аустино пришли солдаты и вывели его на квадратный тюремный двор. Бритый затылок коснулся сырой холодной стены. На глаза доктора Аустино надели повязку, и он услышал негромкую команду офицера. 1936 г. http://likorg.ru/post/tri-smerti-doktora-austino-novella
tpek: Роман горбуна Горбун получил анонимное любовное письмо, приглашение на свидание: «Будьте в субботу пятого апреля, в семь часов вечера, в сквере на Соборной площади. Я молода, богата, свободна и - к чему скрывать! - давно знаю, давно люблю Вас, гордый и печальный взор, ваш благородный, умный лоб, ваше одиночество... Я хочу надеяться, что и Вы найдете, быть может, во мне душу, родную Вам... Мои приметы: серый английский костюм, в левой руке шелковый лиловый зонтик, в правой - букетик фиалок...» Как он был потрясен, как ждал субботы: первое любовное письмо за всю жизнь! В субботу он сходил к парикмахеру, купил (сиреневые) перчатки, новый (серый с красной искрой, под цвет костюму) галстук; дома, наряжаясь перед зеркалом, без конца перевязывал этот галстук своими длинными, тонкими пальцами, холодными и дрожащими: на щеках его, под тонкой кожей, разлился красивый, пятнистый румянец, прекрасные глаза потемнели... Потом, наряженный, он сел в кресло, - как гость, как чужой в своей собственной квартире, - и стал ждать рокового часа. Наконец в столовой важно, грозно пробило шесть с половиной. Он содрогнулся, поднялся, сдержанно, не спеша надел в прихожей весеннюю шляпу, взял трость и медленно вышел. Но на улице уже не мог владеть собой - зашагал своими длинными и тонкими ногами быстрее, со всей вызывающей важностью, присущей горбу, но объятый тем блаженным страхом, с которым всегда предвкушаем мы счастье. Когда же быстро вошел в сквер возле собора, вдруг оцепенел на месте: навстречу ему, в розовом свете весенней зари, важными и длинными шагами шла в сером костюме и хорошенькой шляпке, похожей на мужскую, с зонтиком в левой руке и с фиалками в правой, - горбунья. Беспощаден кто-то к человеку! 1930 Источник: http://bunin-lit.ru/bunin/rasskaz/roman-gorbuna.htm
Крапива: Странный рассказ, даже не знаю, как объяснить впечатление... То есть вот я - горбун, горбунья, но быть вместе с таким же человеком не хочу. Я свою особость не принимаю, не люблю, ненавижу. Но допускаю и даже жду, что другой человек мое уродство примет. Видимо, горбунья такое же письмо получила и тоже ждала НЕгорбуна. Люди не принимают, не любят себя, но ждут любви к себе от других, то есть допускают, что можно полюбить и такого. А сами? Сами ждут красавцев? Очень странный рассказ. И современный человек, думаю, по-другому его прочтет, нежели читали тогда, в 30-м году. Спасибо, Трек. Озадачили))
tpek: Думаю, что горбунья влюбилась в него как раз как в горбуна. Мы же понимаем, что она видела его где-то. Она была уверена, что он ее оценит: он же тоже горбун. А он мечтал, как и все люди, о несбыточном. Она реалистка, а он мечтатель-фантазер. Вот нафантазировал себе и вообразил, что его мечта сбылась. Ан нет! Последняя строка, она потрясающая. В ней и ключ к рассказу. Кстати, реалистка тоже окажется у разбитого корыта.
полная версия страницы